Деятельность немецких агентов и осведомителей на оккупированной территории РСФСР в годы Великой Отечественной войны (на примере Курской и Орловской областей)

№ 2 от 2014 года
Автор: Никифоров С. А.
УДК 94(47).084.8
ФГБОУ ВО «Юго-Западный государственный университет»
s.nikiforoff@rambler.ru

Огромное значение для оккупантов в период Великой Отечественной войны имела информация о людях, противостоящих «новому порядку». Для ее получения немецкими спецслужбами и полицией была создана широкая сеть резидентур, агентов и осведомителей. Оккупационным властям удалось привлечь к работе в качестве агентов представителей различных слоев советского общества. В качестве агентов использовались даже дети.

В Курске с ноября 1941 г. по июль 1942 г. действовало специальное передовое разведывательное подразделение («мельдекопф») абвергруппы-105 (абвергруппа-105 была сформирована в июле 1941 г. в г. Могилеве и придана 2-й немецкой полевой армии, базировалась в Орле) — «Бруно» под руководством обер-лейтенанта (впоследствии капитана) Бруно Шульца. Разведывательный орган размещался на ул. Ленина, д. 59, затем – на ул. Димитрова, д. 39, в домах 41 и 43 проживала агентура. 4 ноября 1941 г. из Орла в Курск в составе меделькопфа «Бруно» было передислоцировано специальное подразделение, которое проводило непосредственную работу по вербовке и выброске агентов в глубокий тыл Красной Армии с заданиями разведывательного и диверсионного характера — штаб «1Ц Антон» [17]. Штаб «1Ц Антон» также занимался опросом военнопленных и перебежчиков, разложенческой деятельностью в тылу Красной Армии. Работой штаба лично руководил Шульц. В его аппарате работали несколько человек, в том числе унтер-офицер, радист и переводчик. Обязанности переводчика и одновременно вербовщика выполнял Стефан Григорьевич Васильев (он же Борель, он же Баррель — белоэмигрант) [19]. Усилиями работников разведоргана были завербованы подростки, которые должны были собирать сведения в тылу советских войск. 25 февраля 1942 г. в Корочанском районе Курской области был арестован агент немецкой разведки — 13-летний Анатолий Козьменко. Он рассказывал, что его отец был осужден в 1939 г. за растрату государственных средств. 3 ноября 1941 г. его дом был разрушен при артобстреле (в этот день Курск был оккупирован немецкими войсками), во время обстрела погибла мать. Анатолий остался без средств к существованию. На улице ему встретился офицер, рекомендовавший обратиться за помощью в немецкий штаб. Анатолию и другим ребятам было предложено работать в разведке, в качестве награды предлагалась еда. Подростки согласились. Разведшкола размещалась в здании ремесленного училища (на перекрестке улиц Луговой и Дзержинского). Там одновременно обучалось до 50 малолетних разведчиков (мальчиков в возрасте от 12 до 14 лет). Обучение велось в индивидуальном порядке на протяжении 3—5 дней. За линию фронта разведчиков перебрасывали группами (по 4—5 человек) с задачей разведать расположение частей Красной Армии в прифронтовых районах. В общежитии школы ребята проживали небольшими изолированными группами, не имели возможности об­щаться. По свидетельству Козьменко, отцы всех знакомых ему ребят, обучавшихся в разведшколе, были репрессированы в довоенное время. Однако подростки не были настроены антисоветски. В случае ареста постами Красной Армии они ничего не скрывали на допросе [27]. Разведшколы, готовившие для разведывательных операций детей в возрасте от 8 до 14 лет, действовали также в Мценске, Белгороде и других городах. Обучаемые набирались, главным образом, из семей репрессированных и беспризорных [25].

Фашисты использовали детей в возрасте с шести лет в качестве диверсантов. Под видом нищих дети должны были просить милостыню в районе железнодорожных станций, а при первой возможности подбрасывать в угольные склады взрывчатку, замаскированную под куски угля. Безусловно, большинство детей не выполняли заданий немецких спецслужб, но кто-то отправлял советские эшелоны под откос. Таких было очень мало, но даже если один из сотни русских детей выполнял задание, прямая выгода была налицо: ребенку нужно меньше еды, да и обмануть его было гораздо легче, чем взрослого. Детей можно было отправить на задание, пообещав сладости, а то и просто заинтересовав участием в авантюрной шпионской игре [26].

Собственной агентурной сетью располагала полиция. В июне 1943 г. штат Орловского сыскного отделения насчитывал около 150 тайных агентов, среди которых было много женщин. Вербовка агентов была одной из важнейших задач отделения. Существовал даже определенный план: каждый сотрудник был обязан завербовать 10—12 человек. Во время вербовки тайный агент в обязательном порядке давал подписку. Встречи с агентами происходили на квартирах сотрудников, реже — в самом сыскном отделении, куда агенты приходили под видом посетителей. Имена наиболее важных тайных агентов Букин тщательно скрывал от подчиненных. Среди них была и некая Татьяна П. — работница городской управы, тайно наблюдавшая за бургомистром А.Н. Старовым [22].

Агент-провокатор стал причиной провала и ликвидации боевой организации «Ревком», созданной летом 1942 г. в Орле. Основу «Ревкома» составили рабочие железнодорожного узла и близлежащих заводов. Целью организации была подготовка восстания, приуроченного к наступлению Красной Армии. Планировались боевые операции, диверсии на транспорте, срыв вывоза оккупантами имущества, противодействие разрушению города. После объединения с группой патриотов из пригородной деревни Овсянниково «Ревком» насчитывал около 180 человек. В среду подпольщиков внедрился агент абвергуппы-107 В. Арсенов. Арсенов был завербован в Орловском лагере военнопленных начальником абвергруппы Гёбертом. После подготовки в разведывательной школе выполнял задания в качестве агента-провокатора. В доверие к подпольщикам он вошел как «разведчик Брянского фронта Шестаков». Арсенов участвовал в работе штаба организации. С его появлением организация фактически стала ловушкой абвера для патриотов. 7 февраля 1943 г. фашисты арестовали руководство «Ревкома», уверенно изъяв из тайника документы о составе, планах и деятельности подпольщиков. Затем прошли точечные аресты участников организации. Следствием лично руководил начальник местного отделения службы безопасности СД Ганс Герман Кох. Большинство патриотов, пройдя через допросы и пытки, были расстреляны. Лишь немногие оказались в концлагерях и выжили. В Главное управление имперской безопасности Кох доложил о «ликвидации в Орле крупной банды числом около 200 человек, готовившей удар в спину германских войск...». Подчеркивалось, что успех операции был обеспечен усилиями тайного агента, проникшего в руководство организации. Разоблачение и уничтожение «Ревкома» позволило Арсенову продвинуться по служебной лестнице. Он получил звание обер-лейтенанта немецкой армии и должность заместителя начальника следственного отдела отряда особого назначения (ЦБФ). Участвовал в расстрелах советских патриотов. В апреле 1943 г. Арсенова перевели в Локотское отделение абвергруппы-107, где он возглавил оперативно-следственное подразделение по борьбе с партизанами и советской разведкой23.

Сохранились документы, касающиеся деятельности сети агентов и осведомителей немецкой жандармерии и тайной полевой полиции (ГФП), дислоцировавшихся в г. Льгове — одном из районных центров Курской области. Принципы, методы и результаты работы льговских агентов и осведомителей характерны для Центрального Черноземья.

К осени — зиме 1941-1942 гг. (период начала оккупации Центрального Черноземья) ГФП уже имела опыт работы на захваченной территории СССР, использовала отработанные приемы расправы с противниками режима и располагала штатной агентурой. Штатные агенты ГФП отправлялись в интересовавший тайную полицию населенный пункт до прибытия туда самого подразделения полиции. Известны случаи забрасывания агентов на советскую территорию накануне немецкой оккупации — это давало отличную возможность получить информацию об оставленной советской агентуре и о жителях города, негативно настроенных в отношении немцев. За две недели до вступления немцев в Льгов (Льгов — крупный железнодорожный узел, население города накануне войны составляло 7,7 тыс. человек) в городе появился некто Ромасенко Николай Степанович (вероятно, фамилия вымышленная), 23-х лет, представившийся окруженцем. Он поселился в Пригородной Слободке Льговского района (пригород Льгова), завязал контакты с местным населением. Вскоре Ромасенко подыскал жилье в самом г. Льгове на ул. Кирова, 60, у Таисии Васильевны Ф. и занялся сапожным ремеслом3. Практически сразу после переселения Ромасенко женился на хозяйке квартиры. Прибывшее 25 января 1942 г. в город подразделение тайной военной полиции разместилось по соседству с домом Таисии Ф. — по ул. Сосновской, 36. Есть все основания предполагать, что помещение для ГФП подобрал именно Ромасенко. На двери квартиры и на телеграфном столбе возле дома оккупанты поместили таблички на немецком языке с надписями «GFP». В двух комнатах первоначально работало пять немецких офицеров. Через две недели к ним присоединился шестой — барон Иван Иванович фон Ливен, который до 1914 г. жил в России и хорошо знал русский язык. Именно он непосредственно руководил работой агентуры. Примечательно, что фон Ливен и четыре немецких офицера и работали и жили в одной той же квартире. Это давало им возможность круглосуточно принимать посетителей. В распоряжении офицеров ГФП находился штатный переводчик — унтер-офицер из числа немцев, покинувших Россию во время революции, некто Рыцарь Иванович[2] (в других немецких учреждениях обязанности переводчика исполняли местные жители, как правило, бывшие учителя).

Деятельность агентов ГФП отличалась пренебрежением к моральным нормам и многочисленными случаями доносов на местных жителей, неосторожно выказавших свое положительное отношение к советской власти или отрицательное мнение о «новом порядке». Агенты тайной полиции набирались из числа советских граждан, принадлежавших к различным слоям общества. Так, Ромасенко в одной из бесед с соседкой проговорился, что до войны промышлял грабежами, затем его забрали в Красную Армию и он сдался в плен. Первое время «окруженец» скрывал от жены факт своей службы в тайной полиции, которую местные жители именовали «гестапо», и утаивал продуктовый паек, получаемый им наравне с военнослужащими немецкой армии. По свидетельству Таисии Ф., сапожное ремесло приносило небольшой доход, и ей приходилось менять на продукты свои вещи. Между тем у Ромасенко было много посетителей, которые вели с ним беседы. Таисия Васильевна не могла знать, о чем говорили собеседники, так как слабо слышала. Очевидно, что выбор «спутницы жизни» и сапожного ремесла Ромасенко были продиктованы только служебной надобностью: глуховатая женщина с квартирой напротив отдела тайной военной полиции являлась идеальным прикрытием деятельности немецкого агента, а работа сапожника на дому позволяла без привлечения лишнего внимания собирать сведения от агентуры и выяснять настроения обывателей. Каждый день вечером, когда темнело, Ромасенко покидал квартиру на один час, цель ухода он никогда не объяснял жене5. Можно предположить, что именно в это время Ромасенко являлся с отчетом в ГФП.

С конца января 1942 г. Николая Ромасенко ежедневно навещали два других штатных агента ГФП Валентин Соколов и Борис Годунов, прибывшие в город одновременно с полицейским подразделением [8].

В беседах с местными жителями Борис и Валентин представлялись то школьниками из Брянска, которых немцы «взяли в плен и в качестве военнопленных возят с собой», то офицерами Красной Армии, то евреями, то секретарями обкома ВЛКСМ. Однако их возраст (20—22 года) и особые приметы (у Бориса на груди и руках имелись многочисленные татуировки, у Валентина было выколото на руке «Валентин») не соответствовали легендам. Судя по всему, эти лица были уголовниками, вставшими на путь предательства. Они нигде не работали и имели возможность каждый день посещать квартиры, где традиционно собирались на «посиделки» местные жители, участвовать в застольных беседах. Необходимо отметить, что такие собрания во время оккупации были практически единственным способом узнать последние новости, сориентироваться в быстро меняющейся ситуации, и многие стремились принять в них участие. Предлогом для визитов Бориса и Валентина обычно служили ухаживания за девушками, часто бывавшими на «посиделках». «Друзей» охотно принимали, так как у молодых людей всегда водились деньги, продукты, водка и сигареты. Борис и Валентин выражали недовольство оккупационными порядками, безбоязненно и демонстративно хвалили советскую власть, говорили, что хотят уйти в партизанский отряд и ищут для этого единомышленников. В ходе таких провокационных бесед немецкие агенты выявляли людей недовольных новой властью, коммунистов, подпольщиков и сторонников партизан. Борис и Валентин ежедневно представляли отчеты в ГФП. Отметим чрезвычайную активность этих агентов. Благодаря их «усилиям» были арестованы и расстреляны многие советские патриоты, в том числе: коммунисты Ольга Никитична Евтушенко, Дора Васильевна Шломина, бывший работник НКВД Макар Леонович Ткаченко [4].

Примечательно, что грязные методы агентов вызывали неоднозначную реакцию даже среди немцев. Так, денщик офицера тайной полиции Пауль предупредил свою квартирную хозяйку и ее соседку о необходимости соблюдать особую осторожность в беседах с Борисом и Валентином (они приходили на квартиру с отчетами)[7].

24 мая 1942 г. подразделение ГФП было передислоцировано в Курск. Переезд произошел по-военному быстро. Первым на новое место, как обычно, выехал Ромасенко — на нем лежала задача подбора помещения и вербовки осведомителей. К этому времени его жена была беременна, однако расставание произошло без сантиментов: Николай заявил ей, что «едет туда, куда ему самому нужно и женщин он себе еще много найдет», и без дополнительных объяснений уехал. Известно, что подразделение тайной военной полиции, выехавшее из Льгова, в июне-июле 1942 г. находилось в Курске, а в августе было передислоцировано в Сапогово (ныне пос. Искра Курского района). 1 февраля 1943 г., при приближении Красной Армии к Курску, группа была вновь переведена в Льгов, откуда в конце месяца отступила далее на запад[6].

Жандармерия прибыла в Льгов одновременно с передовыми немецкими частями. Учреждение заняло помещение Льговского дорожного отдела, затем переехало в здание Госбанка, располагавшееся на главной улице города. Личный состав жандармерии насчитывал восемь человек, их них только двое были офицерами[1]. Начальником жандармерии являлся лейтенант Менцер, его заместителем был унтер-офицер Р. Иоста. Они курировали деятельность вспомогательной полиции и лично поддерживали связи с набранной агентурой. Фельдфебель Аувер осуществлял «шефство» над тюрьмой Льгова. Он вел допросы заключенных, собирал донесения подсадных агентов, выслушивал доклады сотрудников тюрьмы, завербованных жандармерией в качестве тайных осведомителей (они должны были сообщать о нарушениях режима, допущенных охраной и администрацией тюрьмы)[15].

Наиболее ценными агентами для немецких спецслужб являлись местные жители, состоявшие в ВКП(б) и комсомоле: они пользовались большим доверием горожан. В начале оккупации руководство жандармерии (Менцер и Иоста) вызывали для беседы всех коммунистов и комсомольцев Льгова. В ходе разговора немцы умело находили слабости людей: тех, кто выказывал страх, запугивали, стремившихся сделать карьеру и разбогатеть при новой власти обнадеживали. «Перспективных» вызывали повторно и проводили более жесткую обработку. Так, комсомольцу Владимиру Ефимову при очередной встрече было прямо предложено выбрать между отправкой в Германию, расстрелом или работой тайного агента. Ефимов дал подписку, в которой обязался докладывать «о деятельности коммунистов и отдельных граждан, направленных против Германской Армии». Начальник жандармерии указал агенту его участок работы: район города, включавший в себя несколько улиц. На этой территории Ефимов должен был вести наблюдение, выяснять настроения жителей, устанавливать людей, имевших связи с партизанами или причастных к подпольной работе9. Помимо Ефимова, на связи у Менцера и Иоста имелось еще несколько агентов: Валентина Лебедева, Анастасия П., Петр Т., Ольга Б., Анастасия Ч., Николай И., Николай Д., Юлия Я. Большинству агентов было чуть более двадцати лет. Будучи комсомольцами, они были вхожи в дома коммунистов и комсомольцев, готовивших антифашистские акции. Каждому агенту, как и Ефимову, была установлена своя зона ответственности. Так, Ольга Б. (кандидат в члены ВКП(б)) «работала», главным образом, на рынках Льгова: выясняла настроения населения, устанавливала антифашистских агитаторов, выявляла коммунистов, имевших связи с подпольем или партизанами. Валентина Лебедева, работая фельдшером в тюрьме Льгова, докладывала о подслушанных разговорах заключенных и деятельности сотрудников. За свою работу тайные агенты жандармерии получали особый паек: 2 кг хлеба или муки, 0,5 кг мяса, 0,75 кг сахара, соль и другие продукты (на неделю)[12]. За сбор ценных сведений сексоты премировались дополнительным пайком или вещами.

Осведомители должны были не менее двух раз в неделю являться в жандармерию с докладами. В случае отсутствия в городе Менцера или его заместителя Иоста донесения передавались их доверенному лицу — Александру Богомазову, который выполнял функции связного. Агенты делились между собой известиями о своих «достижениях», нередко поручали передачу письменных доносов друг другу. На одного и того же человека, как правило, поступало несколько доносов от различных агентов. Можно сказать, что аресты и уничтожение советских патриотов были плодом их совместных усилий. В то же время сведения, непосредственно провоцировавшие аресты людей, докладывались конкретными агентами, которые нередко старались опередить друг друга. Так, сексот Ефимов выяснил, что члены ВКП(б) супруги А.В. и А.И. Шуршуновы, ушедшие в партизанский отряд при оккупации Льгова, тайно приходят в город для встреч с членами подполья. Ефимов из разговора с племянницей Шуршуновых узнал, что супруги также часто тайно гостят у своих дочерей. Агент несколько раз заходил к ним, но ему не удалось застать патриотов дома. Шуршуновых выследила Анастасия Ч. Супруги были немедленно арестованы[13].

Руководство жандармерии отдавало приказ об аресте после накопления исчерпывающих сведений о деятельности подпольщиков и установления их связей с другими антифашистами. Ефимов неоднократно наведывался «в гости» к подпольщице Екатерине Богомазовой (кандидат в члены ВКП(б)), распространявшей сводки с фронта, свидетельствовавшие о поражениях немецких войск. Богомазова не опасаясь говорила молодому «комсомольцу» об обстановке на фронте и о своем желании уйти к партизанам. Агент стремился выведать источники сведений, которыми располагала патриотка. Судя по всему, это Ефимову не удалось. Богомазову арестовали только в феврале 1943 г., когда возникла непосредственная угроза отступления немцев из Льгова. Несколько раз Ефимов «навещал» фельдшера Льговской поликлиники Александра Евгеньевича Ионина, также состоявшего в компартии и поддерживавшего связь с партизанами (он поставлял в отряд медикаменты и медицинские инструменты). Провокатор говорил о том, как важно помогать партизанам. Очевидно, фельдшер обмолвился, что уже снабжает их медицинскими средствами. Ефимов сразу сообщил об этом в жандармерию. Ионина арестовали. По доносам немецких агентов в Льгове было арестовано значительное количество подпольщиков. В их числе были А. Головина, И. Плаксин, супруги Ткаченко, Н. Дьячкова, А. Бреусова, А. Драчев и другие11.

После ареста советскими органами госбезопасности на допросах предатели «скромно» сообщали, что люди, упомянутые в их доносах, «были арестованы» и что они ничего не знают об их дальнейшей судьбе. Эти попытки самооправдания выгладят крайне неубедительно. Так, в декабре 1941 г. — январе 1942 г. во дворе тюрьмы Льгова было расстреляно семь противников «нового порядка», в том числе фельдшеры Ионин и Мухин. Трупы расстрелянных сбросили в овраг на окраине Льгова. Родственникам разрешили похоронить казненных только весной 1942 г. 23 февраля 1943 г. во дворе льговской тюрьмы были расстреляны подпольщица Екатерина Богомазова вместе с девятилетней дочерью, супруги Шуршуновы, коммунист Иван Плаксин с двумя дочерьми. Трупы сбросили в яму, вырытую во дворе тюрьмы, и присыпали песком. Ефимов, лично «сдавший» Ионина, Богомазову, Плаксина, Шуршуновых в сентябре 1942 г. сам оказался в тюрьме: из «вольного» сексота он «переквалифицировался» в «тюремного» агента. Провокатора подсаживали в общую камеру к подозреваемым в принадлежности к партизанам. Ефимов представлялся комсомольцем, арестованным за связь с партизанами, входил в доверие и выведывал нужные сведения. Предатель «отсидел» в тюрьме несколько месяцев, питался он исключительно отдельно — на тюремной кухне. Выданные им патриоты направлялись в г. Рыльск для дальнейшего разбирательства и казни. Ефимов и его «коллеги» по работе на жандармерию не могли не знать о том, к чему приводили их доносы. После освобождения Льгова Ефимов пытался скрыться от уголовного преследования — он был призван в Красную Армию в апреле 1943 г. Уже в мае Ефимов был арестован контрразведчиками. В отношении предателя готовилось обвинение по ст. 58-1 а УК РСФСР — «Измена Родине», однако, в ходе следствия он умер (в ноябре 1943 г. в Свердловской области)[10].

Полевая жандармерия практиковала вербовку осведомителей из числа личного состава охранных отрядов. В отряде, организованном в Рыльске для карательных целей, осенью 1942 г. насчитывалось около 50 человек. Из них, по меньшей мере, семеро являлись тайными агентами жандармерии. Агенты собирали сведения о настроениях в отряде, выявляли недовольных немецкой властью[16].

Большое значение для активной борьбы с партизанами немецкая контрразведка придавала использованию в качестве агентов личного состава лесничеств. Немецкие спецслужбы внедряли в лесничества своих кадровых сотрудников и вербовали лесничих. В каждом лесхозе были созданы специальные осведомительские структуры, заданиями которых было выявление партизанских баз. Этой работой в лесхозах руководили представители ГФП и СД. Резидентами преимущественно являлись руководители лесных отделов, лесничие, иногда более мелкие служащие лесничества — объездчики, лесники.

Сразу после оккупации районов, в которых располагались лесные массивы, был подобран штат лесной охраны. Кадры подбирались из числа сторонников новой власти. Работники лесничеств должны были поддерживать тесные связи с полицией. У лесников были отобраны подписки: «Я … дою настоящую подписку лесхозу и полиции в том, что обязуюсь выявлять партизан и подозрительных лиц на своем лесном участке и доносить о них в полицию и лесхоз». Несогласных с подпиской (таких было немного) увольняли. Лесники докладывали о появлении партизан начальникам лесхозов, а те — в районную полицию. В г. Рыльске располагался отдел «Лес-дрова». В июне 1942 г. из Курска прибыл его новый начальник — обер-лейтенант Зембах, который возглавлял контрразведывательную агентурную работу в лесхозах Рыльского, Хомутовского, Крупецкого, Дмитриевского и Кореневского районов. Официально Зембах являлся главным лесничим, однако хозяйственным вопросам он уделял заметно меньшее внимание, чем разведывательным. По его указанию вдоль дорог вырубались защитные полосы и собирались сведения о появлении партизан. Начальники лесхозов, не предоставлявшие сведения о партизанах, увольнялись. Отделом было организовано несколько облав и ликвидированы партизанские базы в Глушковском, Хомутовском и Рыльском районах[14]. В сентябре 1943 г. был арестован резидент немецких спецслужб П.П. Билибин, житель д. Мухино Хомутовского района Курской области. Работая лесником, он был завербован гестапо в качестве агента. Проявил себя в качестве надежного источника информации и был назначен десятником, объездчиком, а затем лесничим Хомутовского лесхоза и оформлен в качестве резидента; имел на связи 5 агентов-лесников. По наводке резидентуры Билибина каратели уничтожили основные партизанские базы в Хомутовском районе, за связь с партизанами расстреляли 62 советских патриота, арестовали и расстреляли целый ряд семей партизан. Немецкая резидентура действовала в лесном хозяйстве Поныровского района Курской области. Во главе резидентуры стоял житель д. Горяиново — некто Татаренков (из числа раскулаченных), завербованный немцами и назначенный лесничим Золотухинского лесничества. Татаренков имел на связи 8 агентов-лесников. По доносам этой резидентуры немцами было произведено много арестов партизан и коммунистов, из которых 7 человек были расстреляны. После освобождения Орловской области органами НКВД была вскрыта немецкая резидентура, возглавляемая бывшим учителем Д.В. Пушечниковым. Пушечников был назначен лесничим и оформлен резидентом, получив на связь 6 агентов — служащих лесничества. В результате работы этой резидентуры немцами было арестовано много партизан и коммунистов. Состав резидентуры принимал также непосредственное участие в розыске и арестах партизан. По донесениям этой резидентуры немцы неоднократно посылали против партизан карательные экспедиции и уничтожили три партизанские базы[20].

Оккупанты санкционировали ведение агентурной работы на железнодорожном транспорте, являвшемся важнейшим средством перемещения военных грузов. На Курском железнодорожном узле в период оккупации действовала целая сеть агентов полиции. Руководил их деятельностью Модест Николаевич Кох.

Кох в период оккупации Курска был заместителем, а с декабря 1942 г. начальником полиции 5-го (Ямского) района г. Курска. В 1915 г. Модест Кох вместе с отцом прибыл в Курск из района Брест-Литовска (отец и сын имели статус беженцев). С февраля 1927 г. Кох работал на 5-м участке паровозной службы железной дороги им. Дзержинского, в 1927—1928 гг. служил в рядах Красной Армии. После демобилизации работал по­мощником машиниста, а с 1930 г. — машинистом паровоза. В декабре 1938 г. Кох был переведен наблюдателем по антинакипину НИИ железнодорожного транспорта при депо Курск. 17 июля 1941 г. в ходе начавшейся Великой Оте­чественной войны Кох был уволен с железнодорожного транспорта, но 16 августа 1941 г. был восстановлен в должности машиниста паровозного депо Курск-Северное. Последняя запись в его трудо­вой книжке датирована 30 октября 1941 г.: «уволен с должности в связи с эвакуацией предприятия»[18]. После вступления гитлеровцев в Курск Кох пошел служить в полицию. Он прекрасно знал железнодорожников, с которыми работал долгие годы. Именно это обстоятельство стало решающим в провалах многих под­польщиков, оставленных в Курске. Были арестованы члены курской подполь­ной группы, руководимой мастером паровозного депо В.А. Кошелевым. На ст. Щигры был арестован бывший дежурный по депо Курск Г.И. Старосельцев, оставленный для организации диверсии на водокачке. 28 ноября 1942 г. Г.И. Старосельцев был расстрелян в Курске [21].

Кох, зная настроения железнодорожников, создал из их числа агентурную сеть. При вербовке предпочтение отдавалось тем, кто добровольно остался на оккупированной территории, ранее высказывал сомнения в победе Красной Армии. Одним из ближайших помощников Коха стал И.Г. Ющенко, работавший до войны в должности дежурного по станции Курск. Ющенко, оказавшись в оккупации, добровольно начал ра­ботать на железной дороге. Будучи путейцем, он восстанавливал железнодо­рожные пути на ст. Курск, заслужил доверие немецкой администра­ции. Ющенко поручили должность табельщика, а вскоре как преданного человека его назначили помощником начальника станции. В 1942 г. Ющенко стал начальником станции Курск. Он производил расстановку кадров по рабочим местам соответственно их лояльности немцам, требовал от рабочих четкого и быстрого выполнения своих обязанностей, строго следил за обеспечением безопасности следования немецких воинских поездов, скрупулезно проводил в жизнь приказы и распоряжения немецкого командования. Вскоре после вербовки Кохом И.Г. Ющенко стал резидентом. Кох пере­дал в подчинение Ющенко четырех секретных агентов-железнодорожников. Агентурные сведения Ющенко передавал Коху. Подозреваемые в подпольной работе подвергались арестам. Сам начальник станции также использовал собранные агентами сведения: увольнял рабочих, недовольных «новым порядком». Узнавая настроения рабочих, Ющенко вербовал новых агентов [24]. После освобождения г. Курска Ющенко пытался скрыться от ответственности — пошел служить в Красную Армию. М.Н. Кох ушел на Запад со своими хозяевами.

Оккупантам удалось создать на территории Центрального Черноземья широко разветвленную сеть агентов и осведомителей. Деятельность агентуры была довольно эффективна. В результате оккупанты смогли предотвратить множество диверсионных акций, упредить удары партизан по полицейским и немецким гарнизонам. Использование агентов позволяло быстро выявлять участников диверсий, распространителей листовок и виновников производственного саботажа.

Многочисленные доносы со стороны осведомителей привели к тому, что под контролем захватчиков оказались почти все потенциальные противники оккупационного режима: коммунисты, бывшие сотрудники советских органов власти, лица, заподозренные в негативном отношении к захватчикам. Как правило, людей, находившихся под наблюдением, без особых причин не арестовывали и не расстреливали. Такая «снисходительность» объясняется тем, что немецкие спецслужбы старались выявить связи всех «неблагонадежных» жителей с подпольными организациями или партизанами для того, чтобы в этом случае ликвидировать не отдельных людей, а весь партизанский отряд или подпольную группу. При отступлении немцы приняли решение об уничтожении советских граждан, сведения о которых были собраны агентами и осведомителями. Буквально за несколько дней до оставления немецкими войсками Орла, Курска, Белгорода, Льгова и других городов захватчиками были проведены массовые аресты и расстрелы «неблагонадежных» жителей.

Список литературы

  1. Архив управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Курской области (Архив УФСБ РФ по КО). Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 3, 8.
  2. Архив УФСБ РФ КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 81, 82, 88, 91, 108 (об.), 118 (об.).
  3. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 83, 87.
  4. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 83, 91 (об.), 92—95, 106—109, 118, 119, 127, 128.
  5. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 86.
  6. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 86 (об.), 90 (об.), 92, 98 (об.), 119 (об.).
  7. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 90, 90 (об.).
  8. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 91 (об.), 108.
  9. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 210, 213, 214.
  10. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 210, 215, 217, 218, 221, 223.
  11. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 211, 215—219, 222.
  12. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 211, 218, 219, 222.
  13. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 1. Л. 214, 217, 219.
  14. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 2. Л. 766—767 (об.).
  15. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 237. Т. 2. Л. 882, 883, 889, 890.
  16. Архив УФСБ РФ по КО. Ф. 4-го отдела УНКВД. Д. 241. Т. 2. Л. 208, 212.
  17. Государственный архив Курской области (ГАКО). Ф. Р-3487. Оп. 1. Д. 113. Л. 16.
  18. Объединенный ведомственный архив Курского отделения Московской железной дороги. Ф. 3. Оп. 1-тк. Д. 222.
  19. Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Сборник документов. Т. 3. Крушение «блицкрига». Кн. 1 (1 января — 30 июня 1942). — М.: Издательство «Русь», 2003. — С. 258—259.
  20. Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Сборник документов. Т. 4. Кн. 2 Великий перелом (01 июля 1943 — 31 декабря 1943). — М.: Издательство «Русь», 2008. — С. 518—520.
  21. Книга Памяти. Российская Федерация. Курская область. Т. 1. — Курск: Курскинформпечать, 1993. — С. 19, 187.
  22. Алоян А. Сыскное отделение // Просторы России: орловская областная деловая еженедельная газета. 28 июля 2010.
  23. Балакин Ю. Предатель от расплаты не ушел // Город Орел. Еженедельник. 5 декабря 2007.
  24. Букреев И.Н. Мы начеку, мы за врагом следим // Курский край. Научно-исторический журнал. № 5 (8). — Курск, 1999. — С. 29.
  25. Ковалев Б.Н. Коллаборационизм в России в 1941—1945 гг.: типы и формы. — Великий Новгород: НовГУ имени Ярослава Мудрого, 2009. — С. 311.
  26. Там же. — С. 314—318.
  27. Противостояние: Сборник очерков. Рассказы о курских чекистах. / Сост. С.П. Пятовский. — Воронеж: Центрально-Черноземное книжное издательство, 1991. — С. 126—129.